Моя мама всегда мечтала поехать в Париж… Это был предел ее мечтаний. До моего рождения, собственно и до замужества, она умудрилась проехать почти всю социалистическую Европу, а в некоторых странах побывать и не один раз. Она даже побывала в капиталистической Австрии и всегда, смеясь, рассказывала, как водитель автобуса подозревал ее в шпионаже или агитации — она всегда была убежденной коммунисткой. Она просто была искренней и любила страну, в которой жила…

Да, она только в 95-м рассказала мне, что дед был в плену (по иронии судьбы в Кенигсберге), бежал и когда прибежал, наши сперва отправили довоевать, а потом посадили. Семья моего папы оказалась в оккупации и мне тоже это не рассказывали до 95 года, то ли боялись, то ли стеснялись… Не мне судить. Мои другие дедушка и бабушка (третья семья, это долго и сложно объяснять — как-нибудь в другой раз) прошли всю войну вместе и поженились 5 октября 1945 года в кенигсбергской комендатуре. Деда не стало в 79-ом, бабушка живет в Ульяновске до сих пор, ей 97, она мне прислала на новоселье фартук и причитала — может, неровные швы будут. Я потом вам покажу его — швы идеальны, да и машинка трофейная «Зингер».

К чему я… когда баба Вера (мамина мама) тяжело заболела и прислала список лекарств, который ей назначили и давали, подруги сразу сказали маме честно — рак. То ли бабушка не признавалась, то ли правду не знала. Мама помчалась из Калининграда в Саратов, но ей сказали, все хорошо, не беспокойтесь, и она поехала в Румынию.

Странно… Мне было шесть, но почему-то я это помню. Не все — обрывки, ночные звонки, разговоры… Много лет спустя мама рассказала, что в Бухарест в советское консульство пришла телеграмма, что бабушка умерла и вся группа сложилась на дорогу, чтобы она ехала в Саратов. Мама потом приехала в Калининград тихая и с чемоданом сувениров, но почему-то больше никогда никуда за границу не ездила, только в Польшу в 87-ом (спустя почти 20 лет) и все. От бабушки у меня остался большой плюшевый медведь — она меня никогда так и не увидела. Этот медведь прожил со мной до моих 43-х, а потом я его по глупости постирал и он просто рассыпался от старости. До сих пор себя ругаю за это. И еще набор хрустальных графинов и стаканов с бумажной биркой «виски», которые мама привезла из той поездки и почему-то не любила.

Когда настали 90-е, мама много раз пыталась поехать Париж, но то находила отговорки, то были проблемы со здоровьем. Потом я сам туда полетел, вернулся в два чала ночи и до утра ей рассказывал про него… или нее. Париж — она все равно дама. Она так и не поехала, я потом еще раз летал — в командировку. Самая смешная ситуация тогда была такая: зашли с друзьями в большой магазин, выяснилось, что мы русские, и нам привели менеджера, которая говорит по-русски…. Да, Марысю из Гданьска. Мы с ней обнимались и целовались — почти земляки, она нам сделала скидку почти 40 процентов, которую мы потом благополучно потратили на сыр и на вино.

Потом я привез маме альбом фотографий… Тогда было по-другому, сперва снимали, потом печатали, потом смотрели. В 2015 я уже привез цифровые снимки – я снимал все – улицы, прилавки, соборы. Показывал ей Париж, у меня он есть свой – улицы, дома, небо, магазины. Мама смотрела… Я ей обещал, что мы обязательно еще поедем туда, и я ей все покажу…

Мама всегда говорила, что из-за границы нужно везти то, что не найти дома. Она везла альбомы по искусству и книги, которых нельзя было найти и купить здесь. Я оказался весь в нее — везу редкие альбомы, книги.

Мы не поедем с мамой в Париж. Ушло время, она старенькая… Просто попробуйте не упустить время. Я поздний ребенок, но кое-что успел и наверстал — мы ходим гулять, ходим в театр, в рестораны… Я мою ее в душе… Она так этому радуется — любит горячую воду, брызгает ее на меня, обнимается мокрая и говорит: «Как хорошо!»

Мы не поедем в Париж… И я туда, наверное, тоже больше не поеду… Мы поедем гулять на море… в Зеленоградск.